Я дрался за Украину - Антон Василенко

В 1944 году через наш край прошел фронт — это произошло где-то в августе. А точно я Вам уже не скажу… Если бы Вы пришли на два-три года раньше, я бы Вам все рассказал. А сейчас у меня нет уже той памяти, очень плохо себя чувствую…

А.И. — Что происходило с Вами после прихода советской власти?

П.Г. — Дальше воевал в УПА.

А.И. — В каких селах Гуцульщины находились основные базы УПА?

П.Г. — Одна база в Белых Ославах, вторая в Космаче — я там был, третья в Яворове. А «столицей» УПА был Черный Поток — там сотни квартировали постоянно. Потом многие сотни из Черного Потока перебазировались в Космач. Но в селах мы долго не сидели, переходили с места на место. Москали не давали сидеть — бои, бои, бои за боями… Жабье — это тоже была «бандеровская столица». Там целые курени (батальоны — прим. А.И.) стояли, по пять, по десять сотен квартировало. Энкаведисты вытеснили их оттуда в 1946 году — начали Жабье занимать, Черный Поток. А до того их ноги там не было — наши хлопцы их не допускали, били так, что от них ошметки летели.

А.И. — В каких районах действовала Ваша сотня?

П.Г. — Мы все Карпаты, все Прикарпатье обошли. А в 1944 году ходили на Львовщину — доходили аж до Сокаля. Мы тогда шли из Черного леса, прошли почти всю Львовскую область, проходили мимо Сокаля, заходили в сам Сокаль и там продукты доставали. Тогда шла «красная метла» (масштабная наступательная операция войск НКВД против УПА и подполья ОУН — прим. А.И.), а мы прорывались к ним в тыл. А позднее делали рейды на Закарпатье, на Буковине и даже немного заходили в Румынию. Румыны так хорошо нас принимали! Я до сих пор помню, как одна румынка говорила: «УПА, УПА — это хорошие люди». Мы много говорили с ними, они угощали нас, расспрашивали как мы живем. На румынскую территорию мы далеко не заходили — переходили через границу и вдоль границы шли по краю Румынии. Потом, в 1949 году, в Румынию ходили наши хлопцы — одна чета (взвод — прим. А.И.). Командовал ими сотник Петр Мельник, а еще в той чете был Билинчук Дмитрий — Косовский надрайонный референт СБ. У них у обоих было псевдо «Хмара». Билинчук — это очень сильный вояка, мы много слышали про него. Происходил он из-под Жабьего, много раз ходил в Румынию. Они иногда и легально ходили — как будто что-то продавали.

А.И. — Откуда были родом стрельцы Вашей сотни?

П.Г. — Закарпатцы служили, ребята из Станислава, но в основном — местные гуцулы. Были и с Восточной Украины, и такие боевые ребята, такие хорошие воины, такие идейные, что мы удивлялись, откуда они взялись. Я так припоминаю, что из Закарпатья у нас служило много людей. И на Закарпатье много наших хлопцев погибло, потому что мы там провели много боев — в Рахове, в Раховском районе.

Попадали мы на энкаведистские засады, и они на нас попадали — мы много засад делали на них. Засады делали на дорогах, где они проезжали, где они проходили. Были успешные бои. Они когда убегали, то кричали, пищали как дети, когда мы ударяли по ним. Страшный крик поднимали.

Нападали мы на гарнизоны, на тюрьмы нападали. В 1944 году, в октябре, напали на гарнизон НКВД в Космаче — они перед этим зашли в село, еще не успели устроиться. У них паника началась, кричали как овцы. Мы их там много убили, уничтожили гарнизон. После того боя сотня отошла на равнину, к Днестру. Там завязали бой в Чернелице, тогдашнем районном центре — разгромили райком партии, милицию. Где-то через два часа приехали энкаведисты из Обертина, на машинах, с двумя танкетками. А к нам на помощь подошла еще одна сотня, мы все вместе устроили оборону, отбили их атаку. Вечером они перестали атаковать, а ночью мы вышли из Чернелицы и мимо Станислава пошли в Черный лес. А позже, в 1945 году, мы в Надворной напали на тюрьму, ночью. Там сидела наша осужденная подпольщица, раненая — ей в бою руку оторвало. Так мы пошли, ее ночью выкрали и забрали, а того сторожа убили. А в другой раз в Яремче напали на тюрьму, освободили человек восемь заключенных. Мы не раз так делали.

Еще один раз нашего раненого взяли из больницы, энкаведисты там часовых держали. Мы раненого хлопца забрали, а их всех поубивали. Но бывало, что и отпускали часовых — если местный человек, сразу сдается, рассказывает все, то жалко стрелять. А если энкаведист, то убивали. Да они и редко сдавались — такие упорные москали. И мы их в плен не брали. Брали только «языка», если нужно. Если попалось несколько, то брали старших, с ними командиры говорили, получали от них, что нужно — где, что, сколько их, где они базируются. Они рассказывали, а потом стреляли их да и все. Как они нас стреляли, так и мы их.

Бой иногда длился по два, по три часа, а бывало, что и целый день. Самый тяжелый бой у нас был в Верхнем Майдане на Рождество 1945 года. Наша сотня пришла в село, там тогда стоял курень «Искры». Мы остались в селе, а «Искра» с куренем отошел в село Парище. И где-то в три часа дня энкаведисты нас атаковали, окружили село. Мы первый раз отбились, второй раз отбились… Потом стали прорываться в лес и там попали на засаду, на пулеметы. Много наших там легло… Отошли назад в село, энкаведисты не стали нас дальше атаковать — я думаю, что у них тоже уже не оставалось сил. Они понесли большие потери, но наши были больше. Наших хлопцев погибло не меньше семидесяти человек, и сотенный «Чайка» тоже погиб. Потом мы похоронили «Чайку» и сорок семь стрельцов — там, в селе, в общей могиле. Страшный был этот бой… За нас потом «Искра» отомстил — через две недели устроил засаду на колонну НКВД, разбил их, сжег их танкетку. Там их офицер погиб и полсотни солдат. Я во многих боях участвовал. Сколько мы воевали — Боже ты мой… А сейчас я уже не могу рассказать это все, нет уже той памяти…

А.И. — Вы ощущали страх во время боя?

П.Г. — Я не боялся. Страха мы не ощущали — закаленные были. И мы присягу принимали на Библии, а раз я присягу принял, то чего уже бояться — ты уже собой пожертвовал. И дисциплина была сильная в УПА — если дали приказ, то выполняешь.

Я воевал до 1954 года — больше десяти лет носил оружие на плечах. Мы везде побеждали в боях — аж до начала 1946 года. После окончания войны, в 1945—46 году Сталин самые могучие силы, фронтовиков, самое сильное оружие бросил на Западную Украину, против УПА. Самолеты, танки, пушки — все это у них было. Уже нам стало тяжелее воевать, уже приходилось отступать, не принимать открытый бой. Страшные времена… Так много войска ходило за нами, что ужас. Курени в 1945 году поделили на большие сотни — по сто восемьдесят, по двести человек. А в 1949 году сотни поразбивали на четы по сорок человек. Потом четы поделили на рои (отделения — прим. А.И.) и из этих роев сделали боевки, а в рое было двенадцать человек — стали ходить маленькими группами, потому что большими тяжело отступать и прятаться. С каждым годом все тяжелее и тяжелее становилось… Но мы все равно воевали, воевали — до 1950 года хорошо держались, бóльшими силами воевали, а с 1950 года перешли на боевки. Когда разбились на боевки, то днем сидели тихо, а ночью выходили на акции. Или варили поесть, занимались — в тайных места в лесу. Законспирированы мы были хорошо, имели в селах своих людей, поэтому подполье еще долго держалось — у нас в Станиславской области последних взяли только в 1956—57 году.